Игорь Жеребцов: «Этнические конфликты на территории Коми были во многом обусловлены климатом» (Красное знамя)

Завершающийся 2020 год запомнится не только короновирусом и сменой Главы Коми. В масштабах постсоветского пространства он отметился настоящей войной между Азербайджаном и Арменией, что позволило первому отвоевать захваченную ранее последней часть территории Нагорного Карабаха, и это, пожалуй, первое подобное событие с момента распада СССР. В масштабах республики, слава Богу, ничего даже отдалённо подобного не случилось – но прошедшая в нынешнем году избирательная кампания показала: национальный вопрос и в РК начинает вновь выходить на одну из ведущих тем в актуальной общественно-политической повестке.

В декабре 1922 года Советский Союз возник. В декабре 1991-го развалился. Учитывая эти обстоятельства, «Красное знамя» решило поглубже вглядеться в проблему межэтнических конфликтов. К кому в этом случае, как не к директору Института языка, литературы и истории Коми научного центра, доктору исторических наук Игорю Жеребцову, следовало обратиться?..

– Игорь Любомирович, взаимоотношения кавказских народов, конечно, не предмет вашего научного интереса. Тем не менее, вы вряд ли можете игнорировать их, учитывая остроту тамошних проблем и радикальность способов их решения. Какую основную причину для возникновения нагорно-карабахского конфликта видите вы как специалист – этно-конфессиональную или гео-хозяйственную, или, проще говоря, спор за землю?

– Здесь большую роль играют исторические корни этих взаимоотношений. Потому что мы не можем игнорировать тот факт, что это мусульманские и христианские народы. Казалось бы, какое-то время назад – в середине XX века – конфессиональные противоречия немножко пригладились. Но вот наступает век XXI – и мы видим, что они, наоборот, обостряются под влиянием каких-то причин, и люди всё больше говорят не о том, как они дружно жили в середине XX века, а о том, как они столетие-два-три назад враждовали, кто первый сюда пришёл, и что здесь было раньше – мечеть, храм или ещё какое-то жертвенное место. Это одна сторона вопроса.

Вторая сторона – это сам рельеф местности, когда людям приходилось буквально искать место для жизненного пространства. Я, наверное, сейчас скажу крамолу, но в своё время, когда немцы говорили о том, что им нужно жизненное пространство, они были по-своему правы, потому что жизненное пространство нужно всем. Просто в тогдашних условиях развития экономики невозможно было даже представить, что на той же территории может жить гораздо большее количество людей. И это в Европе, где местность куда более благоприятная, она хотя бы более-менее ровная!

В горах, где расположена Армения, где проходят её границы с Грузией, с Азербайджаном, с другими странами, жизненного пространства реально мало. И тут уж, как говорится, кто первый встал, того и тапки. Поэтому борьба за право жить именно в этих местах, к сожалению, сейчас уходит от добрососедства в конфликтность.

Ведь чересполосица армян и азербайджанцев сформировалась не в принудительном порядке, а естественным образом. То есть люди могли жить вместе какое-то время. Нам казалось, они забыли старые споры, и вдруг на тебе – на новом этапе они выплеснулись в такие кошмары.

– А реальны ли такие конфликты в ареале обитания финно-угорских народов?

– Скорее всего, нет. Хотя бы потому, что довольно давно распространилась общая культурно-религиозная тенденция, когда практически все относительно многочисленные финно-угорские народы стали христианами. Их взаимоотношения с соседями строятся уже на этой базе, а не на языковой самостоятельности. То есть не столько на отдельности, сколько на общности. По крайней мере, пока.

Может быть, в Европе какое-то исключение составляли венгры, которые всегда держались особняком и, в отличие от прочих финно-угров, старались все иностранные слова заменять своими, вплоть до «университета», «футбола» и прочих. Но венгры в Центральной Европе чужаки. Они пришли туда почти что из наших мест и то со временем адаптировались, отошли от кочевого образа жизни и восприняли образ жизни окружающих. И более того: стали одной из двух основных наций Австро-Венгерской империи. То есть вписались в круг европейской культуры.

Те финно-угорские народы, которые сохраняют свою большую особинку, – скажем, ханты и манси, – очень малочисленны. К сожалению, малочисленны, но к счастью, не может идти никакой речи о конфликтах, потому что здесь народы просто выживают. И выживают во многом благодаря тому, что уровень их контактов с окружающим более многочисленным этносом достаточно дружественный.

Мы понимаем, что есть промышленные компании, которые вторгаются на их территории, есть аварии, которые уничтожают природу, в которой они живут, но, тем не менее, это противоречие не между хантами, манси и русскими, а между местным населением в целом – хантами, манси, ненцами, русскими – и этими самыми компаниями.

Вот эта соседская общность в известной мере приходит на смену этнической, родовой. Поэтому я не совсем согласен с утверждением: мол, «общность «советский народ» в своё время придумали, а на самом деле её никогда не было». На самом деле она была, и мы – коми и русские, друзья из других национальных и русских регионов – осознавали себя общностью. Естественно, что это была не этническая, а гражданская общность. Мы осознавали своё гражданство единой страны, оставаясь разными народами. Возможно, кому-то не нравится слово «советский»? Ради Бога. Его просто нечем заменить.

– Однако известны споры, например, на оленеводческой почве между коми и ненцами. Известен факт исхода манси с территории нынешних Корткеросского, Усть-Куломского и Троицко-Печорского районов. Вряд ли такие события могли быть бесконфликтными.

– Оленеводческий спор между коми-ижемцами и ненцами – чисто хозяйственный, не этнический. Столкнулись два разных способа хозяйствования: традиционный, который ненцы вели веками, и модернизированный ижемский. Ненецкий, будем грубо говорить, отсталый, но они к нему привыкли, и он их устраивал. Когда в тундру пришли ижемцы – относительно молодая этническая группа, – они переняли у ненцев саму идею оленеводства, но изменили её. Они сделали оленеводство товарным. Они стали богаче ненцев. У них стали больше стада. А чем больше оленей, тем, естественно, требуется больше пастбищ.

Тундре всё равно, ижемец ты или ненец. Просто именно эту грань – хозяйственную – ненцы не воспринимали очень долго. Они старались сохранить своё, считая, что так лучше («так наши деды делали…»). Потом, со временем, они поняли, в чём разница. Сейчас и у тех, и у других условно единый тип оленеводства.

А в то время да, доходило и до интриг. Когда у ижемских крестьян случился конфликт с правительственными чиновниками, архангельский губернатор (бывший, кстати говоря, декабрист) задумал против ижемцев военную операцию и предлагал вооружить ненцев, чтобы они, соответственно, напали на ижемцев с севера. Слава Богу, до этого не дошло, да, я думаю, и ижемцы не стали бы так уж сильно сопротивляться, и ненцы как люди умные тоже не стали бы в это втягиваться. Но почва для этого была реальная – спор двух хозяйствующих субъектов.

Теперь о вогулах (русское название манси – прим.авт.). Вот тут история более давняя и более интересная. Строго говоря, она связана с изменениями климата. Вогулы обитали за Уралом. Когда на рубеже тысячелетий – 1-го и 2-го – началось потепление, стала меняться сама природа. И тот кочевой образ жизни, к которому они привыкли, в изменившихся климатических условиях, когда стала меняться растительность, перестал приносить пользу. Их старая территория обитания уже не позволяла в достаточной мере вести традиционный образ жизни увеличивающегося населения. Они должны были искать новые пастбища для оленей.

Поэтому они переселились сначала на Печору, которая, в общем, была в то время ещё необитаема. Освоив ту территорию примерно в X-XI веках н.э., они стали переселяться на Верхнюю Вычегду. На Верхней Вычегде в то время уже жили коми, немногочисленные, надо сказать. Мы можем говорить просто о сотнях жителей. Не о сотнях тысяч, не о тысячах, а о немногих сотнях, даже десятках жителей-коми в этом районе. Несколько небольших поселений. Потому что коми вели охотничье-рыболовное хозяйство, естественно, им нужна была огромная территория обитания, чтобы жить без земледелия.

Появились вогулы – население увеличилось; вогулы тоже охотились, тоже нужна была дичь и рыба – возник конфликт. Вогулы были более привычны к военным столкновениям: у кочевников жизнь такая. Когда ты живёшь на одном месте, ты никого не трогаешь. Когда ты кочуешь – ты волей-неволей всё время сталкиваешься с кем-то.

И коми под этим давлением просто ушли с Верхней Вычегды. Часть – на Вишеру, а часть, может быть, ещё дальше – на Вымь и выше. И вогулы постепенно заняли всю территорию вплоть до современного Яренска. Чуть выше Яренска есть вогульские (мансийские) названия топонимов. У нас здесь, на Сысоле, Лозым и Шошка тоже достались в наследство от вогулов. Это тоже была их территория. Весь южный центр нашей республики – от западных границ до Лозыма, низовьев Выми и всей Вычегды – был территорией вогулов.

Затем в истории этих мест появляется Стефан Пермский. К счастью для него, климат опять стал меняться, теперь уже стало холодать. Опять меняется растительный покров и вообще природный мир. И вогулы уходят с Вычегды на восток, потому что движение это – перемены в растительном и животном мире – шли с запада на восток. Почему, я не знаю, но это так. Вогулы сначала ушли с территории нынешних Усть-Вымского и Сыктывдинского районов на Корткеросский и Усть-Куломский. Когда пришёл Стефан, территория от Яренска до устья Сысолы была пустая, незаселённая. Коми приходить сюда ещё боялись, тем более вогулы были рядом. Вогулы сюда уже не заходили, им это уже было неинтересно в силу особенностей их хозяйствования.

– Если эти процессы носили природный характер, значит, в источниках не зафиксировано никаких вооружённых конфликтов?

– Вооружённые конфликты зафиксированы только между вогулами и Стефаном и его епархией. Между населением – нет. Конечно, просто так никто не уйдёт, и мы знаем, что именно в вогульское время исчезло поселение на Красной горе в Сыктывкаре, возникшее до их появления. Но это были локальные конфликты, просто связанные с тем, что люди пришли и сказали: мы здесь будем жить, а вы подите вон!

Конфликты же между епархией Стефана и вогулами происходили уже на межгосударственном уровне, потому что у вогулов были свои раннефеодальные образования – княжества, – а Стефан Пермский представлял здесь, как известно, Московское княжество.

Окончательно вогулы ушли с Вычегды и бассейна Печоры уже в конце XVI века, и поэтому в XVII веке Верхнюю Вычегду начинают заселять коми. Сначала они по новой обживают устье Сысолы, а затем снова заселяют Верхнюю Вычегду. Первое коми поселение на Верхней Печоре – Троицко-Печорск – появляется только в второй половине XVII века, позднее идёт заселение Печоры и ее притоков.

– Когда и кто начал заниматься изучением этнографических процессов на территории Коми края?

– Традиционно считается, что начало научных исследований, в том числе и этнографических (тогда они были комплексные: этнография, экономика, география, природа), – это поездка сюда будущего академика Ивана Лепёхина в 1771-1772 годах. Он тут написал про «славную зырянскую селитьбу Усть-Сысола» и «зырянских князьков Сухановых». Но, конечно, это был лишь первый шаг. Он замечательный учёный, но ещё раз повторюсь, что он занимался комплексом исследований, потому что тогда иначе и нельзя было. Если ты попадал куда-то за тридевять земель, ты старался изучить всё, по крайней мере, всё зафиксировать.

В XIX веке следует сказать спасибо Русскому географическому обществу, которое было создано в Санкт-Петербурге и активно искало себе корреспондентов на местах. И наши жители стали активно сотрудничать с обществом. Потом, под влиянием этого интереса к природе, культуре, этнографии и, кстати говоря, языку, что принципиально важно, уже здесь в середине XIX века появляются хорошие краеведы, которые занимаются описанием зырянских обычаев и традиционных занятий. Скажем, отец и сын Кичины. Усть-сысолец Мельников провёл первые археологические раскопки. Николай Попов руководил составлением словаря. Им помогал начинать работу издатель журнала «Телескоп» Николай Надеждин, который, правда, пробыл в Усть-Сысольске очень недолго, но, тем не менее, успел приложить свою руку и к созданию библиотеки, и ко многому другому.

А когда на этом фоне развития краеведения у нас появляются такие фигуры, как Георгий Лыткин и Каллистрат Жаков – это 2-я половина и конец XIX века, – собственно, с Жакова мы можем говорить уже о специальных этнографических исследованиях, которые вели если не местные жители (он жил уже тогда в Петербурге), то по крайней мере уроженцы Коми края. И Лыткин жил, работал и писал в Петербурге свой «Зырянский край при епископах Пермских», и Жаков всю свою сознательную жизнь до отъезда в Прибалтику работал в столице. Он приезжал сюда с экспедициями и лекциями, но в плане науки, конечно, он петербургский учёный, так же, как Василий Налимов, уроженец Выльгорта, – учёный московский.

В начале XX века Андрей Цембер создавал Усть-Сысольское отделение Архангельского общества изучения Русского Севера, а в 1910-1911-м годах тут появился музей. Но это ещё не был уровень этнографии в полном смысле слова.

Реальное развитие этой науки в Коми АССР началось в 1934 году с созданием НИИ краеведения, а окончательное выделение этнографических исследований в отдельный сектор произошло уже после войны, когда в составе нашего института появилась группа профессиональных этнографов. Под руководством Любомира Жеребцова.

Да (улыбается), по сути это и предопределило мою дальнейшую биографию.

Источник: https://komikz.ru/news/interview/95774