Ученый-историк Дмитрий Милохин: «Без коллективизации мы бы не выиграли войну» (Республика)
В этом году исполняется 90 лет событиям, получившим в истории развития российской деревни и страны в целом название «год великого перелома». Именно в 1929 году объявленная руководством страны коллективизация крестьянских хозяйств приобрела особый размах. О том, как сегодня, спустя многие годы, видится коллективизация историкам и как она проходила в Коми крае, «Республике» рассказал ученый секретарь Института языка, литературы и истории Коми научного центра УрО РАН Дмитрий Милохин.
– Колхозы – это же чисто отечественное изобретение. Насколько известно, ни в одной стране подобной формы организации крестьянского труда не было.
– Это действительно так, но на то есть исторические предпосылки. Появление колхозной системы у нас стало возможным в силу всей предыдущей истории крестьянства. Что я имею в виду? Долгое время в России существовало крепостное право. Это была в корне антигуманная система, но использование принудительного труда и закрепление крестьян за конкретным хозяином по факту обеспечивало возможный максимум производства аграрной продукции. Уместно вспомнить и общинные традиции российского крестьянства как способ его самоорганизации. Всей крестьянской землей владела община, и именно она решала, сколько, какой и где получит крестьянин надел земли. Словом, хотя и косвенно, но исторический опыт российского аграрного развития мог быть использован для развития идеи коллективизации деревни.
– Но в Коми ведь не было крепостного права.
– Это не совсем так, формы крепостничества существовали и на нашем европейском севере. Кроме того, страна-то была одна. И если в СССР вводились определенные правила, то они распространялись и на нас. В массовом сознании закрепилась установка, что многие решения Сталина были бесчеловечными. С позиций идеалов гуманизма это действительно так. Но я сейчас, может быть, непопулярные вещи скажу: в тех условиях, в которых страна находилась в конце 20-х – начале 30-х годов, коллективизация была единственным способом сделать страну индустриально развитой. Это была крупнейшая аграрная реформа, сравнимая по масштабу и последствиям разве что с отменой крепостного права.
Потому что аграрная система XIX века до отмены крепостного права тормозила развитие капитализма, так как для развития капитализма необходимы были свободные рабочие руки. А если 90 процентов населения – крестьяне, работающие на земле, то где взять рабочих на заводы и фабрики? Нужно было освободить крестьян от крепостной зависимости, дать им личную свободу. После отмены крепостного права многие не могли прокормить семью с того маленького земельного надела, который у них остался, и мужчины уходили в города, пополняя рынок труда.
По замыслу руководства СССР, введение колхозной системы имело целью создание возможностей для ускоренной индустриализации страны. К середине 20-х годов Россия столкнулась с острым недостатком внутренних ресурсов для своего дальнейшего развития, а внешние, например, крупные иностранные займы, по известным причинам были недоступны. Россия на то время являлась отстающим, бедным государством. Ресурсы, которые были основаны только на восстановлении производительных сил после Гражданской войны, были исчерпаны. НЭП уже тоже не мог помочь вывести страну из экономического кризиса.
Мелкотоварное аграрное производство, даже выйдя на пик своего развития к середине 1920-х годов, оказалось неспособным обеспечить страну всем необходимым. Поэтому у советского руководства сформировалась идея создать коллективные хозяйства на больших площадях земли, где целесообразно было бы применить сельскохозяйственную технику. Потому что технику имеет смысл применять только на больших сельхозугодьях. Если у вас мало земли, ни к чему пахать ее трактором – выгоднее на лошади. Благодаря коллективизации планировалось повысить производительность сельхозтруда и получить отдачу в виде дешевого продовольствия и сырья для промышленности.
Коллективизированный крестьянин был, как при крепостном праве, прикреплен к колхозу и не мог добровольно уйти из деревни. Это распространялось и на его детей: достигнув совершеннолетия, они становились членами колхоза автоматически, без личного заявления. Уход был возможен только для тех, кто отслужил в армии и остался учиться или работать в городе. Девушка могла выйти замуж за городского парня. Конечно, все стремились туда, где платят. Кто имел силы, шел работать на лесозаготовки или на государственные машинно-тракторные станции, где трактористы и механики хоть что-то получали. Поэтому в колхозе мужчин было раза в два меньше, чем женщин. Молодежь покидала деревню.
Важно отметить, что коллективизацию нельзя рассматривать как изолированную реформу. Это была неотъемлемая часть общей модернизации страны. К началу 30-х годов международная обстановка сложилась очень напряженной, и руководство понимало, что новая мировая война неизбежна и ее развязывание – лишь вопрос времени. И если не построить заводы, не дать стране сталь, уголь, оружие, она не сможет воевать. Нужны были рабочие руки, а рабочих надо было кормить. Вот потому все делалось в крайне сжатые сроки. От начала коллективизации до начала Великой Отечественной войны прошло всего 12 лет. За эти годы удалось создать колхозы, начать выкачивать ресурсы из деревни и за счет этого проводить индустриализацию, чтобы выйти на конвейерное производство танков, самолетов, пушек и так далее. Только благодаря этому в ходе войны СССР сумел противопоставить противнику реальные силы.
– Ваши научные исследования посвящены коллективизации в Коми крае. В силу особого жизнеустройства народов Севера здесь все происходило немного иначе.
– Коми автономия подчинялась тем же правилам, что и все территории СССР. Но поскольку мы входим в зону рискованного земледелия, в больших масштабах товарной сельхозпродукции не выращивали. Если рожь в хорошие годы еще вызревала, то пшеница у нас вызревала плохо. Но никто не считался с этим в то время. В Коми пригодных для земледелия площадей всего один процент. К тому же у нас нет черноземных земель, почвы подзолистые, скудные, климат суровый: посеешь, а в июне ударят заморозки, и весь будущий урожай погиб. Это все сказывалось и на продуктивности сельского хозяйства, и на уровне жизни населения.
Надои от нашей коровы были в два раза ниже, чем от кубанской или вологодской. Потому что период стойлового содержания скота у нас доходил до восьми месяцев. Чтобы обеспечить животное сеном на этот срок, нужны огромные запасы. А сенокосные угодья имелись далеко не везде, только там, где есть заливные луга. Поэтому наши колхозы были экономически слабыми. Львиная доля всего, что в них создавалось, уходила государству практически бесплатно. Кроме того, каждый колхозник должен был со своего маленького личного надела сдать продовольственный налог. Причем не важно, была корова или нет, сдать молоко и мясо – обязанность хозяина каждого двора.
Это были крайне тяжелые условия существования. Люди работали на колхозных полях с утра до вечера, и при этом они ничего не получали, кроме скудной доли произведенного продукта на трудодни. Деревня существовала на грани выживания.
В Коми не было богатых колхозов, как в южных областях СССР, где были профильные колхозы-миллионеры по выращиванию хлопка, винограда, цитрусовых или пшеницы. Жители тех территорий Коми, где ничего не произрастало, от продналога не освобождались. Рыболовецкие артели на Печоре и оленеводческие колхозы вместо зерновой сельхозпродукции производили рыбу, оленьи шкуры и мясо.
В 30-е годы Коми край называли зеленым Донбассом, потому что древесина была одним из немногих продуктов, которые у нас охотно покупали за рубежом. А единственным источником получения валюты являлась продажа сырья. И лес первым пошел на экспорт. Поэтому в Коми его заготавливали в том числе и колхозники. Тогда еще у нас не были освоены месторождения угля, нефти и природного газа.
– Если бы не существовало этой практики колхозов, сохранилась бы деревня?
– В каком-то виде, безусловно, да. Но традиционная деревня обречена. В условиях индустриализации у нее практически не остается шансов на сохранение. Жаль, конечно, но нельзя закрывать глаза на эту тенденцию. Если взять историю практически всех народов, крестьянство всегда и везде – самый угнетаемый и беззащитный слой населения. Его легче обложить данью, заставить работать на себя, потому что сельский пахарь не может убежать от своей земли, от своего хозяйства, в то время как в городе больше шансов ускользнуть от административного давления. Сельское хозяйство должно существовать в любой стране – народ-то надо кормить, и желательно своей, оте-чественной продукцией. Но нужно создать условия для бизнеса, чтобы ему это было выгодно. Если ресурсы потекут к фермеру, экономическая эффективность фермерских хозяйств повлечет за собой и рост социального благополучия в селах.
– В 90-е годы весьма актуальной была тема гибели деревни после развала совхозной системы. Во всем винили перестройку и наступление капитализма. На эту тему рассуждали ученые, социологи, писатели-деревенщики. К чему тогда этот всеобщий плач по деревне, если она исторически уже давно обречена?
– Этот плач по деревне понятен, потому что Россия вся вышла из деревни. Менталитет и мировоззрение российского народа формировались именно в деревне. Вообще, Россия перестала быть аграрной страной только во второй половине XX века, когда горожан стало больше, чем сельского населения. Завершающий удар по российской деревне нанесли радикальные экономические реформы 1990-х.
А если вернуться к коллективизации, то приходится признать: все ужасы колхозной системы в конечном итоге оказались оправданы победой в Великой Отечественной войне. Потому что без колхозов мы бы не смогли создать промышленность в столь короткие сроки, и никакой героизм наших солдат не помог бы нам победить в войне. Заметьте, если некоторые европейские страны сдавались Гитлеру более-менее легко, надеясь на его милость, то мы понимали, что нас как народа не будет, если мы уступим. Нам ведь даже условия мира не предлагали. С этой точки зрения жертвы, принесенные в рамках колхозной системы, были оправданы.
Не помню, кто из западных ученых сказал: «Можно осуждать большевистское руководство за их методы, но до тех пор, пока вы не скажете, как можно было в тех условиях иначе достичь тех целей, которых они достигли».
Как-то мой товарищ спросил у своей прабабушки – вологодской крестьянки, как ей запомнилась коллективизация. После паузы она ответила: «Хуже войны». Но вот что интересно: я недавно был в соседней Архангельской области и в некоторых селах, причем как действующих, так уже и умерших, увидел памятники, установленные на общественные деньги. Знаете, чему они посвящены? Колхозам, существовавшим в этих деревнях. И что самое поразительное: образы, увековеченные в этих памятниках, – это ностальгия по светлому прошлому. Я был совершенно ошеломлен. Получается, что народное сознание хоть и помнит о тех лютых годах, но в то же время понимает их смысл и значение. Это памятники судьбе российской деревни, ее подвигу.
Беседовала Галина ГАЕВА
